НАРАСТАНИЕ ОППОЗИЦИИ ФЕОДАЛЬНОМУ СТРОЮ И КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ В ГЕРМАНИИ

Обострение классовой борьбы народных масс в деятельность союза « Башмак » С наступлением феодальной реакции нарастала борьба крестьян. Для классовой борьбы XVI в. характерно значительно более тесное сближение крестьянской массы с городскими низами, чем в предшествовавший период. Усиление же крестьянско-плебейского лагеря не могло не оказать влияния на радикальные элементы в бюргерстве и на известный подъем бюргерской оппозиции вообще. Эти новые моменты в классовой борьбе в Германии проявились в начале XVI в. в деятельности тайных обществ «Башмака». Такое крестьянское общество было раскрыто в 1502 г. в Шпейерском епископстве. Его участники намеревались, подняв знамя «Башмака», подчинить своей власти епископство, маркграфство Баденское и другие соседние территории, с тем чтобы осуществить всю широкую антифеодальную программу — программу раздела между крестьянами имущества духовенства, сокращения числа духовных лиц, упразднения всех феодальных платежей и всякой феодальной зависимости, возвращения в свободное пользование крестьян всех узурпированных общинных угодий. Участники тайного общества рассчитывали при этом не только на завербованных заговорщиков, но главным образом на силу стихийного восстания народных масс. Задачу тайного общества они видели в подготовке боевых групп, которые сделают первый шаг, захватив город Брухзаль (в Шпейерском епископстве) в качестве опорного пункта. Отсюда они поведут в военный поход народные массы сел и городов, которые, по их убеждению, сразу поднимутся и присоединятся к ним. Современники считали, что для такой уверенности были все основания. Один из них писал: «Если бы заговор остался нераскрытым еще один месяц, то существовала угроза присоединения к нему такой массы народа, подавление которой потребовало бы большого кровопролития, а, по мнению некоторых, подавить его было бы совсем невозможно, потому что все стремятся к свободе и обременены тяготами со стороны духовенства и знати...» Рассчитывая на стихийное восстание народных масс, участники тайного общества I не были способны к руководству движением и к подготовке и организации восстания. Дело не дошло даже до открытого выступления самих членов тайного общества, планы которых были выданы предателем. За исключением спасшегося Иоса Фрица, самого выдающегося и талантливого руководителя, и некоторых других лиц, все остальные руководители и многие участники тайного общества были арестованы и преданы жестокой казни. Многим по решению суда были отрублены пальцы на правой руке, которые поднимались участниками союза в знак присяги, а их имущество захвачено господами. Характер деятельности общества свидетельствовал о широком распространении недовольства не только в деревне, но и в городе. Особую тревогу в господствующем классе вызывала пропаганда в крестьянско-плебейской среде «божественной справедливости», которая представляла собой по существу подрыв католической церковной идеологии. Об ужасе, охватившем тогда круги господствующего класса, можно заключить из слов секретаря шпейерского епископа, писавшего после раскрытия заговора: «Всемогущему богу, от которого исходит всякое верховенство и власть господ, надо вознести хвалу и благодарность за то, что он уберег нас от грозившего зла и крестьянской власти, что он испокон веков желал, чтобы высшие господа, священники и знать правили, а крестьяне — работали». Раскрытые в 1513 и 1517 гг. новые планы широко распространившихся тайных обществ «Башмака» по своему общему характеру почти не отличались от заговора 1502г., но вместе с тем они свидетельствовали о подъеме народного движения. Среди требований тайного общества 1513 г. имелись политические пункты исключительно важного значения. Наиболее общим из них являлся пункт об упразднении всех властей, кроме императора. При этом власть императора признавалась только на определенных условиях. По словам одного современника, участники общества намерены были в случае отказа императора поддержать их требования, свергнуть его и обратиться за помощью к швейцарцам. Смысл пункта об упразднении всех властей, кроме императора, заключался в требовании установления государственного единства путем устранения всех территориальных князей. Один из участников тайного общества отвил на допросе «Во всем христианстве должен быть установлен постоянный мир». Этот лозунг государственного единства, выдвинутый руководителями народных низов, больше всего встревожил князей. В обстановке широкого недовольства в стране антифеодальное крестьянское движение должно было привлечь к себе всеобщее внимание. В первые десятилетия XVI в. во многих городах Германии происходили весьма значительные, направленные против городских властей волнения бюргерства, в которых принимали активное участие плебейские массы. Это обстоятельство содействовало сближению городского движения с антифеодальным движением крестьянства. Требование об упразднении тех князей и установлении в империи единой власти объективно отвечало интересам передовых элементов бюргерства и могло объединить разные слои оппозиции. В княжеских кругах считали поэтому, что пропаганда и деятельность союза «Башмака» создают в городах ситуацию, чрезвычайно опасную для существующего строя. План восстания союза «Башмака» 1517 г., сложившийся, как и предыдущие, в обстановке массового недовольства, показывает, что к началу Реформации крестьяне и плебеи выступали уже вместе. Во главе тайного общества 1517 г. наряду с Иосом Фрицем стоял Штоффель, принадлежавший к плебсу города Фрейбурга. Этим двум руководителям помогали вести пропаганду по всем землям Юго-Западной Германии многие обедневшие ремесленники. Важное значение придавалось участию в тайном обществе нищих, которые осуществляли связь по всему району и должны шли в нужный момент зажигать сигнальные огни, каждый в определенном пункте. Предполагалось начать восстание захватом городов Хагенау (Агно) и Вейсенбурга и затем выработать меры к привлечению на свою сторону «простого бедного люда в городах и на селе». Всех принадлежавших к городской верхушке решено было перебить. Весьма характерным является отношение руководителей из крестьян и плебса к колеблющимся средним слоям бюргерства. Они считали, что тех бюргеров, которые сами не присоединяются к ним, следует заставить это сделать под угрозой объявления их врагами. Значение тайных революционных организаций заключалось в том, что они отражали нарастание антифеодальной борьбы народных масс и складывание крестьянско-плебейского лагеря в обстановке, когда широкое движение недовольства развивалось и в немецком бюргерстве. Характер бюргерской оппозиции перед Реформацией Подъем оппозиционного движения бюргерства в первые десятилетия XVI в. определялся указанными уже выше экономическими и социальными сдвигами этого времени, недовольством населения выросших и разбогатевших городов фискальной политикой и бесконтрольной властью как светских, так и духовных князей. Оппозиция большей части бюргерства, состоявшей из цеховых ремесленников и связанных с цеховым производством купцов, носила умеренный характер. Она касалась прежде всего внутригородских дел и была направлена против патрициата и его бесконтрольного управления городскими делами и финансами. Значительно более радикальными и более широкими были требования тех элементов бюргерства, предпринимательская деятельность которых была уже связана с зарождавшимися в стране капиталистическими отношениями. Требования этой части бюргерства направлены были не только против засилья патрициата внутри городов, но и против политической раздробленности Германии, раздираемой борьбой княжеских клик и страдающей от налогов, взимаемых духовными и светскими князьями. Духом этой радикальной оппозиции проникнуты были бюргерские памфлеты еще в XV в., особенно так называемая Реформация императора Сигизмунда, получившая в первые десятилетия XVI в. большое распространение и содержавшая требования коренных политических преобразований, направленных к установлению государственного единства. Особенность ранних капиталистических отношений в Германии заключалась в том, что они зарождались в раздробленной стране, в которой отсутствовали элементарные условия для их дальнейшего развития, и в обстановке нараставшей феодальной реакции в деревне. Несоответствие существовавших в феодальной Германии общественно-политических условий характеру новых производительных сил проявилось уже при самом зарождении капиталистической мануфактуры. В централизованных странах первые капиталистические мануфактуры уживались на ранней ступени своего развития с феодальным строем, в недрах которого они зарождались, пользуясь в известных пределах покровительством феодального государства. В Германии же положение определялось тем, что, как показала вся ее предыдущая история, в ней не было предпосылок к образованию централизованной феодальной монархии. Поэтому передовые элементы немецкого бюргерства, выражавшие свои стремления к государственному единству, были объективно заинтересованы в поддержке антифеодальной борьбы крестьянско-плебейских масс. Однако передовые элементы, связанные с зарождавшимися капиталистический отношениями, составляли меньшинство в немецком бюргерстве, основная масса которого продолжала цепляться за свои собственные привилегии в феодальном обществе и не выходила в области политических требований за рамки умеренной оппозиции. В этих условиях важнейшее значение получило то движение, которое объединяло все слои бюргерской оппозиции в общей борьбе против католического духовенства, против его юрисдикции и привилегий и особенно против вымогательств папского Рима. Эта борьба, в которой даже умеренная бюргерская оппозиция выступала на первых порах весьма решительно, была направлена против реакционнейших носителей германской раздробленности, против связанных с папским Римом духовных князей. В ней нашли свое выражение общие стремления немецкого народа, прежде всего крестьян и плебеев, к устранению слабости раздробленной Германии перед лицом чужеземных сил. Следовательно, борьба против католического духовенства и влияния папства была в Германии исходным пунктом политической борьбы, объективное значение которой заключалось в создании условий для государственного единства и прогрессивного экономического развития. Политическая оппозиция немецкого рыцарства Определившаяся политическая слабость раздробленной Германии вызвала недовольство и в среде рыцарства. Особую политическую активность проявляло имперское рыцарство, т.е. та часть низшего дворянства, которая являлась военным сословием империи и находилась в непосредственном подчинении у имперских властей. Судьба этого рыцарства была тесно связана с судьбой империи. В жалком состоянии империи оно видело начало своей собственной гибели. Те представители низшего дворянства, которые служили у князей и находились от них в ленной зависимости, тоже имели основания для недовольства. Применение огнестрельного оружия и рост значения пехоты отодвигали на задний план конное рыцарское войско. В то же время, несмотря на усиливавшийся феодальный нажим на крестьянство, разорявшееся дворянство не могло удовлетворить своих возросших потребностей. Все немецкое рыцарство видело свое спасение в восстановлении своей политической роли как имперского военного сословия и, следовательно, в восстановлении могущества самой императорской власти. Однако немецкое дворянство стремилось не к упрочению внутренних экономических и политических связей в государстве, а к созданию сильной, опирающейся исключительно на военную силу рыцарства империи, в которой безраздельно господствовало бы крепостное право, а города лишены были бы политического значения. Совершенно очевидно, что рыцарский идеал не мог встречать сочувствия ни со стороны бюргерства, ни тем более со стороны народных низов. Тем не менее идеологи рыцарства, страстно призывавшие к устранению князей и попов и к освобождению Германии от засилья папского Рима, играли все же известную роль в нараставшем с начала XVI в. общем подъеме политической оппозиции. Католическая церковь в ее положение в Германии Католическая церковь, которая сама являлась крупнейшим феодальным землевладельцем, служила в средние века идеологической опорой всего феодального строя. Для того чтобы привить простым людям сознание полного ничтожества своей личности и примирить их со своим положением, церковь пускала в ход учение об исконной «греховности» земного существования человека. Церковь объявляла каждого отдельного человека неспособным «спасти свою душу». «Спасением» и «оправданием» всего земного мира ведает, согласно католическому учению, только папская церковь, наделенная особым правом распределять в мире «божественную благодать» через совершаемые ею таинства (крещение, покаяние, причащение и др.). Высшее католическое духовенство во главе с папой претендовало, таким образом, на то, чтобы установить свою политическую гегемонию, подчинить себе всю светскую жизнь, все светские учреждения и государство. Католическая церковь не только объявляла о своих претензиях, но и старалась реализовать их, пуская в ход свое политическое влияние, свою военную и финансовую мощь, а также используя периоды слабости центральной власти. Папские дипломаты, сборщики церковных поборов и продавцы индульгенций заполняли страны Европы. Эти претензии католической церкви вызывали недовольство даже в среде крупных светских феодалов. Еще больше чувствовалось недовольство политическими претензиями церкви и ее пропагандой презрения к светской жизни в среде жителей развивающихся и богатеющих городов, в которых зарождалась новая, буржуазная идеология. В XV и XVI вв. притязания церкви встречали все более решительный отпор со стороны королевской власти в странах, которые вступили на путь государственной централизации. В таких странах католическая церковь вынуждена была идти на уступки и согласиться на сильное ограничение деятельности папских агентов, сборщиков поборов и продавцов индульгенций. Однако в раздробленной Германии, неспособной дать отпор притязаниям папского Рима, папы не соглашались ни на какие уступки. Огромные суммы денег шли из Германии в папскую казну через духовных князей и продавцов индульгенций, которые действовали здесь беспрепятственно. Это обстоятельство послужило причиной того, что реформационное движение, почва для которого была подготовлена и в других странах Европы в связи с происходившими там социально-экономическими сдвигами, ранее всего началось и объединило наиболее широкие слои населения именно в Германии. Гуманизм в Германии Оппозиционные настроения немецкого бюргерства нашли свое идеологическое выражение в гуманистическом движении. В Германию гуманизм проник из Италии, но при этом немецкий гуманизм имел свои собственные корни в новых экономических и социальных явлениях конца XV и начала XVI в. «...Вся эпоха возрождения, начиная с середины XV века, так и вновь пробудившаяся с тех пор философия были в сущности плодом развития городов, т. е. бюргерства».( Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, 1952, стр. 48. ) Зарождавшиеся в немецких городах буржуазные отношения создали благоприятную среду для развития новой идеологии. В отличие от характерного для феодальной идеологии схоластического направления, которое отвергало значение человеческого знания и опыта и подчиняло науку богословским догмам, новое направление мысли отстаивало самостоятельный характер опытных наук. В это время, когда ростки буржуазной культуры только появились, ее деятели были неспособны порвать с христианской традицией; они требовали, однако, критического отношения ко всем старым авторитетами стремились дать самому христианству и «священному писанию» новое толкование в духе светского мировоззрения. Для достижения этой цели немецкие гуманисты, вслед за итальянскими, обратились к античной культуре, которую они толковали по-своему и в которой видели корни самого христианства. Особенности гуманистического движения в Германии определялись указанным уже развитием оппозиционных настроений в немецком бюргерстве, широким движением недовольства в разных слоях общества, засильем католической церкви в раздробленной стране. В отличие от итальянских гуманистов, близких к аристократическим кругам мелких герцогских дворов, немецкие гуманисты развивали свою деятельность главным образом в университетах и представляли собой более сложную группировку, в состав которой входили молодые университетские магистры, литераторы, странствующие поэты, проповедники и т. п., выходцы как из городского патрициата, так и из других, самых разнообразных слоев населения. Гуманистическое движение в Германии отличалось своим интересом не столько к математике, медицине, праву, сколько к вопросам религии, философии и морали, т. е. к вопросам, которые больше всего волновали разнородную политическую и церковную оппозицию. Вместе с тем в немецком гуманистическом движении нашли свое отражение характерные для бюргерства колебания и боязнь практического подхода к «больным» вопросам немецкой действительности и их радикального решения. Немецкие гуманисты, хотя и касались многих проблем общественной и политической жизни, старались не выходить за рамки чисто теоретических, абстрактных рассуждений и не хотели, чтобы их критические идеи сделались достоянием народных масс. В кругах немецких гуманистов в начале XVI в. большим авторитетом пользовался широко известный во всех странах Западной Европы Эразм Роттердамский (1466—1536), являвшийся одним из самых образованных людей того времени. Эразм родился в Голландии. Он с большим увлечением изучал древние языки, которыми овладел в совершенстве, и произведения итальянских гуманистов. Живя в Нидерландах, Франции, Англии, Италии и больше всего в Германии, Эразм с энтузиазмом занимался наукой и литературой. С 1513 г. его постоянным местожительством стал город Базель. В своей литературной деятельности Эразм был теснейшим образом связан с немецкими гуманистами. Эразм перевел с греческого на латинский язык Библию и произведения «отцов церкви». В переводе и особенно в комментариях он стремился дать текстам свою гуманистическую трактовку. Большую популярность получили сатирические произведения Эразма ( «Похвальное слово глупости», «Домашние беседы» и др.), в которых затрагивались важнейшие вто время религиозно-филосовские, политические и социальные проблемы. Тонкой и острой сатирой Эразм вскрывал недостатки общества. Во всех областях политической, культурной и церковной жизни он видел пошлость, пустой формализм, бессмысленную догматику и прежде всего глупость (т. е. отсутствие разумного начала ), которая по мнению Эразма, овладела всеми сторонами жизни каждого отдельного человека и разных сословий общества. Дворян и знать он относит к «сословию безумства» за праздные занятия вроде охоты, за жизнь, лищенную разумной цели. Сатира Эразма бичует тех, которые «кичатся благородством своего происхождения», хотя и «не отличаются ничем от последнего прохвоста», которые хвастают скульптурными и живописными изображениями своих предков и «готовы приравнять этих родовитых скотов к богам». Сатира Эразма созвучна критике праздной жизни класса феодалов; эта критика была характерна для возникавшего в то время класса городской буржуазии. Правда, в «Похвальном слове глупости» говорится, что «глупее и гаже всех купецкая порода». Но автор имеет здесь в виду определенные черты купеческого быта, «ибо купцы, — говорится там, — ставят себе самую гнусную цель в жизни и достигают ее наигнуснейшими средствами: вечно лгут, божатся, воруют, жульничают, надувают, при всем том мнят себя первыми людьми в мире потому только, что пальцы их украшены золотыми перстнями». Самый же предпринимательский дух нового класса Эразм не подвергают критике, а связанное с предпринимательством стремление к положительным знаниям считал разумным. Особенно достается в сатирических произведениях Эразма католическому духовенству, схоластической «науке» и богословам. Высмеивая внешнюю обрядовую сторону католической церкви, феодальную идеологию и всю систему средневековых воззрений, Эразм по существу отстаивал новые принципы зарождавшихся буржуазных отношений. Вместе с тем Эразм отражал характерную для его времени незрелость буржуазной мысли. При всем радикализме своей сатиры он старался сохранить основы религиозного мировоззрения и требовал подведения под христианскую религию рационалистической основы. Эразм высмеивает тех «праведников», которые объявляют человека и всю земную жизнь греховными, проповедуют аскетизм и убиение плоти и стремятся лишь к созерцанию потустороннего мира. Человека следует считать нормальным, говорится в «Похвальном слове глупости», шока душа его пользуется по своему усмотрению телесными органами». Но он считает «безумием» также поведение «большинства людей, занятых одними телесными вещами и склонных думать, что ничего другого не существует». Правда, устами «Глупости» Эразм утверждает, что «название безумца больше подобает праведникам, нежели толпе». Стремление к примирению религии и разума составляло основу противоречивых философских взглядов Эразма. Эразм олицетворял и политическую беспомощность бюргерства того времени. В абстрактной форме он весьма резко критиковал королей, князей, чиновников и все политические порядки феодального общества, но не считал возможным сделать из своей критики какие-либо практические выводы и требовал терпеливого отношения ко всякой, даже реакционной, власти. Эразм презирал народ и называл его «многоголовым зверем». Всякое преобразование общества революционной силой Эразм считал не только невозможным, но и вредным. Возможной и необходимой он считал лишь мирную пропаганду гуманистических идей, которая оказывала бы постоянное влияние на действительную жизнь, устраняя наиболее вредные стороны тирании. Эразм был противником теократии. По его мнению, политическая власть должна находиться в руках светских лиц, а роль духовенства не должна выходить за рамки «оральной пропаганды». В жизни Эразм угождал высокопоставленным лицам и относился к власть имущим с такой откровенной лестью, которая не делала чести этому «властителю дум» XVI в. Сочетание абстрактного словесного радикализма с приспособлением к любой реакционной действительности характерно, как отмечал Маркс, для немецкой буржуазии на протяжении ряда веков. Это было обусловлено ее историческим прошлым и прежде всего ее возникновением и развитием в экономически и политически раздробленной стране. Осторожностью и боязнью практических дел отличался также другой видный гуманист и крупнейший филолог — Иоганн Рейхлин (1455—1522). Иоганна Рейхлина вместе с Эразмом Роттердамским гуманисты называли «двумя очами Германии». Находясь почти все время на службе в качестве юриста у вюртембергских герцогов и в суде Швабского союза, Рейхлин чувствовал себя независимым в своих научных занятиях. Круг его научных интересов составляли главным образом филология и философия. Филологическая ученость, огромные знания в области классической литературы создали Рейхлину славу во всем образованном мире Западной Европы и особенно среди университетской гуманистической молодежи, несмотря на то что по существу он еще больше, чем Эразм, был кабинетным ученым и в такой же степени, как последний, старался избегать конфликтов с официальной католической церковью. Рейхлин, как и Эразм, старался в своих занятиях религиозно-философскими проблемами доказать широкое общечеловеческое значение христианской морали. Он видел миссию христианской религии в том, что она устанавливает связь божественного с человеческим и тем самым подчеркивает положительное значение земной жизни человека и находит божественное в самом человеке. Понимаемое таким образом христианство проявлялось уже, по мнению Рейхлина, задолго до христианской эры в античной, главным образом греческой, культуре, а позднее нашло свое проявление не только в лоне официальной христианской церкви. Под влиянием итальянского философа-гуманиста Пико делла Мирандолы Рейхлин обратил внимание на некоторые стороны средневекового еврейского мистического учения -«Каббалы» и в особом сочинении стремился доказать, что и в этом учении содержится основная, по его мнению, идея христианства об отражении сверхъестественного и «бесконечного» в естественном и человеческом. Ту же мысль Рейхлин проводил и в отношении католических обрядов, утверждая, что они имеют сим волическое значение и указывают на связь божества с человеческими действиями. Этим путем Рейхлин стремился пока зать положительную роль чело века и земного мира с точка зрения христианской религии и примирить идеи гуманизма с католической догматикой. Однако Рейхлин оказал влияние на широкие круги университетских гуманистов не этой консервативной стороной своего мировоззрения, а прежде всего своим широким пониманием христианства как этического содержания человеческой культуры у разных народов и в разное время. Популярность среди гуманистов получила также мысль Рейхлина о том, что изучение сущности христианства должно вестись по линии критического и лингвистического исследования первоисточников, a не по линии церковной, догматической традиции. Вопреки воле самого Рейхлина его взгляды сделались орудием борьбы с официальной церковью. Однако наибольшую славу снискал себе Реихлин среди гуманистов не одной только Германии своим известным выступлением по так называемому делу о еврейских книгах, которое превратилось в «дело Рейхлина». Начало этого «дела» относится к 1509 г., когда наиболее реакционные круги католической церкви в Германии, в частности кельнские теологи, стали добиваться уничтожения еврейских религиозных книг, являющихся, по их словам, враждебными христианству. Запрошенный но этому делу наряду с другими экспертами Иоганг Рейхлин высказался против огульного уничтожения всех еврейских книг, часть которых имеет важноезначение для изучения христианства. Начавшаяся и продолжавшаяся до Реформации острая литературная полемика вовлекла в борьбу все образованные круги Германии, которые разделились на два лагеря — рейхлинистов, к которым примкнули гуманистические круги и передовые умы, и «темных людей» (обскурантов) — сторонников кельнских теологов. Существо спора сводилось к тому, следует ли в изучении христианства придерживаться методов научной критики и исследования первоисточников или же строго оставаться на почве незыблемости авторитета католической догматики и папских декретов. Партия рейхлинистов, возникшая в борьбе с объединившимися силами реакционных богословов, была весьма пестрой по своему составу, но ее основное ядро представляло собой сплоченную группу гуманистов, взгляды и требования которых шли значительно дальше взглядов и требований самого Рейхлина. Наиболее видное место среди рейхлинистов занял эрфуртский кружок молодых гуманистов. Руководителем кружка был видный поэт и философ Муциан Руф, а его деятельными членами были молодые поэты Эобан Гесс, Крот Рубиан, Герман Буш, знаменитый Ульрих фон Гуттен и многие другие. Они с жадностью подхватывали идеи старших гуманистов (Эразма, Рейхлина) и трактовали их в гораздо более радикальном духе, чем того хотели сами авторы. Такой же радикальный характер носила и их борьба против университетских столпов схоластики в Эрфурте. В этой борьбе муциановский кружок окреп и сделался весьма влиятельным. Религиозно-этические взгляды эрфуртского кружка отличались от взглядов и учителей тем, что для молодых гуманистов этический идеал не носил такого абстрактного характера, как для Эразма и Рейхлина. Крот Рубиан, Гуттен и другие их товарищи видели его реализацию в своеобразно понятой ими идее германского государственного единства, в объединении сил немцев против папского Рима. Особенно ярко выступают эти черты у Гуттена, самого выдающегося члена эрфуртского кружка и одного из наиболее интересных представителей немецкого гуманиза вообще. Его ранние произведения отражают глубокую преданность гуманистическим идеалам и готовность самоотверженно бороться за них. Гуттен презрительно относился к титулам, званиям и академическим степеням, за которыми скрывались высокомерие и невежество. Гуттен отверг предложение отца получить дипломированное образование и сделать выгодную карьеру. Он предпочел полную лишений жизнь странствующего поэта. В стихотворении «Nемо» («Никто») Гуттен подчеркивает, что действительный обладатель высокого образования и гуманистической нравственности — это «никто», т. е. человек без официального положения. В 1513 г., после посещения Италии, Гуттен начал литературную борьбу против Рима своими эпиграммами на папу Юлия II, в которых резко изобличает безнравственный образ жизни папы и зло высмеивает индульгенции: он называет Юлия II мелочным торговцем, продающим небо в розницу. «Не бесстыдство ли, Юлий, — спрашивает он, — продавать то, в чем ты сам больше всех нуждаешься?» Из Италии Гуттен привез с собой сочинение Лоренцо Баллы «О Константиновой даре» и издал его в Германии, иронически посвятив издание новому папе Льву X, который вначале пробовал заигрывать с гуманизмом. В «Турецкой речи», опубликованной Гуттеном в 1513г., подчеркивается, что без предварительного преодоления опасности, источником которой является папство, невозможно будет справиться с турецкой опасностью. В отличие от большинства гуманистов, выражавших настроения отдельных слоев городской оппозиции, Гуттен всю свою жизнь был связан с низшим, разоренным дворянством. В своем последнем письме к Эразму Гуттен писал, что с детских лет старался действовать, как рыцарь. Это тот слой дворянства, который, по словам Энгельса, быстрыми шагами шел к своей гибели и который видел свое спасение в восстановлении старой империи. Гуттен взывал к силе германского императора и требовал, чтобы вся Германия оказала ему поддержку. Он призывал императора Максимилиана I, а затем Карла V организовать народ и, опираясь главным образом на рыцарство, выступить против папского Рима. В своих диалогах, написанных в 1519 и начале 1520 г.,— «Лихорадка I», «Лихорадка II», «Вадискус, или Римская троица» — Гуттен резко разоблачал порочную, паразитическую жизнь папской церкви и подчеркивал невозможность ее реформировать. Необходимо, говорит один из участников диалога «Вадискус», «совершенно уничтожить» все папские декреты вместе с их составителями и изобретателями. Разочаровавшись в своих надеждах на императора, Гуттен присоединился к Реформации и обратился к Лютеру с предложением вести совместную борьбу против папского Рима. Несмотря на ограниченность рыцарских идеалов Гуттена и объективную реакционность его политической программы, К. Маркс и Ф. Энгельс причисляли его к лагерю Реформации в качестве «дворянского представителя революции» и называли этот лагерь общим именем «лютеранско-рыцарской оппозиции». В последние годы борьбы между гуманистами и обскурантами вокруг «дела Рейхлина» Ульрих фон Гуттен и Герман Буш написали прекрасное стихотворение «Триумф Капниона» (Капнион — греческое имя Рейхлина), проникнутое мыслью, что победа Рейхлина есть победа Германии, осознавшей, наконец, свои духовные силы. Это — силы науки, одержавшей верх над невежеством и суеверием. Тем же духом была проникнута появившаяся к тому времени (1515—1517 гг.) знаменитая сатира «Письма темных людей» («Ерistо1ае оbsсurоrum virorum»), в которой невежество, лицемерие и полное нравственное разложение монахов, богословов и схоластов разоблачаются без всякой пощады и в исключительно яркой и остроумной форме. Авторы этой сатиры в точности неизвестны, однако в настоящее время можно считать твердо установленным, что она составлена была в кругу эрфуртских гуманистов и что главными ее авторами являлись Гуттен и Крот Рубиан. «Темные люди», или обскуранты, — это невежественные и безнравственные магистры и бакалавры, теологи, и монахи, которые выступают в сатире в качестве корреспондентов кельнского теолога Ортуина Грация, являвшегося злейшим врагом Рейхлина. Они предаются обжорству и разврату, ведут бесконечные схоластические споры о пустяках и высказывают смехотворные суждения по делу Рейхлина или же суждениями о поэзии или о классической литературе вообще выдают свое полное невежество. Из первого письма видно, что господа «наши магистры» прекрасно разбираются в яствах и различных сортах пива, но ничего не понимают в латинской грамматике. В другом письме какой-то «медик, почти что доктор», утверждает, что «Цезарь, который всегда был на войне и постоянно был занят всякого рода великими делами, не мог быть ученым и не мог научиться латыни» и что, следовательно, Цезарь не может считаться автором «Записок о Галльской войне». Самый язык, которым написаны «Письма темных людей», представляет собоа утрированную форму испорченного многочисленными варваризмами латинского языка средневековой схоластики. «Грязному болоту» теологов противопоставляются гуманисты, которые при помощи учения Эразма, Рейхлина и Муциана Руфа преобразуют христианство и сделают его человечным. К восстановленной таким путем «древней и истинной теологии» присоединятся восточные христиане и гуситы. В одном из писем вымышленный доктор Рейц, сочувствующий рейхлинистам, резко выступает против индульгенций и утверждает, что покупка индульгенций не поможет тому, кто ведет плохую жизнь, и что, наоборот, искренно покаявшемуся и исправившемуся грешнику ничего больше не нужно. Правда, пропаганда гуманистов не выходила за пределы сравнительно узкой среды образованных кругов. Они не противопоставляли католицизму си стему религиозных взглядов в такой форме, которая нашла бы отклик и мною образную трактовку в разных классах общества. Не подлежит, однако, сомнению, что деятельность гуманистов имела немалое значение в подготовке Реформации. Литература и искусство эпохи Реформации Если рыцарские идеалы Гуттена не могли найти отклика в широких общественных кругах, то острые обличительные произведения, которые Гуттен писал сперва на латинском, а затем на немецком языке, имели шумный и вполне заслуженный успех. Глубокое политическое брожение, охватившее страну перед Реформацией, создавало условия, весьма благоприятные для развития сатирической литературы. Не случайно почти все видные немецкие писатели XVI в. были преимущественно сатириками. Наряду с Ульрихом фон Гуттеном и Эразмом Роттердамским сатириками были, Себастиан Брант и Томас Мурнер, нападавшие на «неразумие» современников. Врагов гуманизма осмеивал Виллибальд Пиркхеймер. Произвол рыцарей и князей, алчность высшего духовенства и монахов обличала поэма «Рейнеке лис» (1498г.), впоследствии положенная в основу одноименной поэмы Гете. Сатирические фацетии (1509—1512гг.) писал гуманист Генрих Бебель. Немецкие писатели XVI в. — гуманисты, а также те многочисленные авторы, которые не были непосредственно связаны с гуманистическими кругами, как например монах Томас Мурнер или сапожных дел мастер Ганс Сакс, касались самых различных сторон общественной жизни. Их глубоко волновали судьбы страны, на суд разума звали они все существующее. Многие писали о тяжелом положении народа (Г. Бебель, Э. Корд, Т. Мурнер и др.) и не только прямо обращались к демократическому читателю, но и отражали его воззрения и чаяния. Нарастание широкого общественного подъема стимулировало подъем народной литературы, которая в начале XVI в. достигла заметных успехов. К этому времени относится народная книга о Тиле Эйленшпигеле (1519 г.), прославляющая неоскудевающую энергию смышленого простолюдина. Замечательного расцвета достигает в это время народная песня, то нежная, задушевная, то гневная и грозная, особенно в годы Великой крестьянской войны. Даже ученые-гуманисты подчас прислушивались к голосу народа, используя образы и мотивы, почерпнутые из народного обихода. Все это свидетельствует о том, что в эпоху Реформации демократические массы играли в Германии очень большую роль не только в социальной сфере, но и в сфере искусства. Именно этим можно объяснить устойчивость в XVI в. литературных жанров, которые в свое время возникли на демократической почве (шванк, фастнахтшпиль — масленичное представление), пристрастие писателей к площадной буффонаде, карнавальным маскам и народному острословию. Зато рыцарская поэзия средних веков стала достоянием прошлого. Легендарное царство короля Артура и рыцарей круглого стола уступило место царству хитроумных плебеев, веселых школяров, задорных скоморохов. Именно они стали излюбленными героями шванков и масленичных представлений. Они твердо стояли на грешной земле, не устремляясь на поиски сказочного Грааля, не заботясь о служении прекрасным дамам. Стремясь заглянуть в самую гущу жизни, немецкие писатели XVI в. закладывали основы немецкой реалистической литературы. Это сближало их с писателями эпохи Возрождения других европейских стран, хотя нельзя не признать, что немецкая литература XVI в. нередко принимала грубоватые лубочные формы, тяготея к анекдотическим эпизодам, не поднимаясь до могучих художественных обобщений. Впрочем, если рассматривать немецкую литературу начала века, то она может выдержать сравнение с любой европейской литературой того времени. Эту литературу питал большой общрственный подъем, породивший поколение замечательных художников слова. К их числу принадлежал и крупнейший немецкий поэт и драматург эпохи Реформации Ганс Сакс (1494—1576). Он родился в Нюрнберге в семье портного. Получив права мастера сапожного цеха, он зажил в своем родном городе жизнью трудолюбивого бюргера. Еще в юные годы начал Сакс заниматься «благородным искусством» мейстерзанга. Со временем он основал в Нюрнберге школу мейстерзингеров (мастеров пения) и сам стал одним из наиболее прославленных представителей этого поэтического цеха. В 1523 г. Сакс опубликовал аллегорическое стихотворение «Виттенбергский соловей», в котором горячо приветствовал Мартина Лютера. Поэт призывает современников покинуть греховный Вавилон (католическую церковь) и вновь вернуться к заветам Евангелия. Стихотворение имело большой успех. Молодой поэт сразу приобрел широкую известность. В дальнейшем им создано множество назидательных басен, песен, шванков и драматических произведений. Сакс писал для народа, для широких демократических кругов немецкого города. Писал он просто, без особых затей, хорошо зная вкусы скромных тружеников. Его лучшие произведения подкупают читателя своей непосредственностью, мягким юмором, светлой жизнерадостностью и той пленительной наивностью, которая роднит их со многими произведениями народной словесности. Ганс Сакс видел темные стороны жизни. Его тревожили начавшийся упадок цехового ремесла, возросшая власть денег. Корысти ради большие господа «сдирают с бедняков кожу», «ощипывают и пожирают их живьем», корысти ради попирают они правду и человечность («Корыстолюбие — ужасный зверь», 1527 г.). Печалил Сакса также разлад, царящий в раздробленной феодальной Германии. Он мечтал о мире и единстве. В них видел он спасение многострадальной отчизны («Достохвальный разговор богов, касающийся разлада, царящего в Римской империи», 1544 г.). Но особенно охотно писал Сакс о простых людях, обо всем том, что его непосредственно окружало в повседневной жизни. Он любил свой родной город, его красивые здания, его деятельных бюргеров («Похвальное слово городу Нюрнбергу», 1530 г.). С лукавой усмешкой рассказывал он о сказочной стране лентяев, где текут молочные реки, где жареные утки попадают прямо в рот ленивцу, а самого большого тунеядца избирают в короли («Шлараффенланд», 1530 г.). Карнавальное оживление царит в веселых шванках и фастнахтшпилях Ганса Сакса: ловкие плуты водят за нос глупцов и простофиль («Школяр в раю», 1550 г.), ландскнехты наполняют шумом и гамом райскую обитель («Петр и ландскнехты», 1577 г.), широкая масленица с песнями, плясками, забавами и дурачествами разного рода шествует по земле («Немецкая масленица»). Поэт осмеивает лицемерие и распутство попов («Старая сводня и поп», 1551 г.) и т. п. Из окружающей жизни, из народных побасенок черпал Ганс Сакс материал для своих многочисленных произведений. Ему были известны и античные авторы и творения итальянских гуманистов (например, Боккаччо). Нового заметного подъема немецкая литература достигла на исходе XVI в. Именно в это время увидели свет народные книги о докторе Фаусте (1587 г.) и Агасфере Вечном Жиде (1602 г.), в основе которых лежали сказания, принадлежащие «к самым глубоким творениям народной поэзии всех народов».( Ф. Энгельс, Немецкие народные книги, К. Маркс и Ф, Энгельс, Из ранних произведений, М. 1956, стр. 347. ) Не раз впоследствии многие выдающиеся писатели обращались к этим сказаниям. Особенно большой успех выпал на долю легенды о Фаусте (Марло, Лессинг, Гете, Ленау, Пушкин и др.), в которой запечатлелся дерзновенный, мятежный дух эпохи Возрождения. Конец XVI в. отмечен также расцветом сатиры, обращенной главным образом против лагеря феодально-католической реакции. Особенно резким, беспощадным обличителем католической церкви являлся Иоганн Фишарт (1546—1590), последний выдающийся немецкий писатель этой эпохи. Фишарт страстно ненавидел папистов. Папский Рим рисовался ему чудовищной головой Горгоны, которая умерщвляет все, на что направлен ее ужасный взор («Голова Горгоны Медузы», 1577 г.). Он издевался над монахами, над католическими святыми, над всем прошлым и настоящим католической церкви («Улей святого римского пчелиного роя», 1579 г.). С особым рвением нападал Фишарт на иезуитов. Он изображал их смрадным исчадием ада, слугами сатаны, воплощением всех возможных пороков («Легенда о происхождении четырехрогой иезуитской шапочки», 1580 г.). Фишарт насмехался над астрологией и прочими суевериями, прославлял труд («Счастливый цюрихский корабль», 1576 г.) и ратовал за разумное гуманное воспитание детей («Философическая книжечка о браке и воспитании», 1578 г.). Широкую картину современной жизни нарисовал Фишарт в своей «Необыкновенной истории о жизни, деяниях и возлияниях от безделья за полной чашей прославленных витязей и господ Грангузье, Гаргантюа и Пантагрюэля» (1575 г.). Эта причудливая книга представляла собой вольную обработку первой части романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Где только было возможно, Фишарт усиливал антикатолическую сатиру Рабле, заострял и умножал его выпады против церковного обскурантизма и главным образом против монахов. Зато языческое вольномыслие французского гуманиста было ему в значительной мере чуждо. В то же время Фишарт энергично выступал против огрубения нравов, религиозного фанатизма, произвола монархов, морального упадка знати, мошенничества купцов и прочих пороков современности. В отличие от Ганса Сакса Фишарт не искал ясных и простых поэтических форм. Он любил сгущать краски, нагромождать детали, обрушивать на читателя каскад причудливых образов и эпизодов. «Запутанным бесформенным сколком ныне запутанного и бесформенного мира» назвал Фишарт свою «Необыкновенную историю». Фишарт был последним крупным представителем немецкого Возрсждения. Глубокие сдвиги наблюдались в XVI в. в самых различных областях немецкой культуры. Такие города, как Аугсбург, Нюрнберг или Страсбург, были центрами книгопечатания и книжной торговли, художественные ремесла, зодчество, ваяние и живопись достигли здесь выдающихся успехов. Живописцы и скульпторы, подобно писателям-гуманистам, создавали новое искусство, тяготевшее к реальной жизни. В искусстве видное место занимают быт, пейзаж и портрет. Даже тогда, когда художники разрабатывали традиционные религиозные сюжеты, они стремились преодолеть условные формы средневекового искусства, приблизить свои произведения к жизненной правде. В соответствии с этим действие библейских легенд переносится в современную обстановку. Подчас художники придают библейским историям злободневное звучание. Так, выдающийся нюрнбергский скульптор Адам Крафт (1440—1507), изображая семь эпизодов «Страстей Христовых», придает Христу черты простого человека, страдающего от произвола больших господ. Выразительны социальные характеристики в скульптурных произведениях Тильмана Рименшнейдера, жестоко пострадавшего за свое участие в Великой крестьянской войне на стороне восставшего народа. На фоне гористого немецкого пейзажа изобразил Мадонну с младенцем талантливый живописец Лукае Кранах Старший (1472—1553). И золотистые волосы и черты лица позволяют видеть в Марии типичную немку. В картине уже нет былой иконописной высокопарности. Задумчиво глядя перед собой, Мария дает младенцу сочную гроздь винограда. Перед нами апофеоз материнства, исполненный сдержанного лиризма, живописный рассказ о красоте человека и окружающего его земного мира. Нередко художники XVI в. вовсе отходят от религиозной библейской тематики. Широкого распространения достигает портретная живопись. Исторические события и мифы классической древности также начинают привлекать внимание немецких художников. Лукас Кранах неоднократно обращался к античным образам (Венера, Аполлон и Диана, Геркулес у Омфалы, Лукреция и др ). Однако немецким художникам XVI в. был в значительной мере чужд языческий дух античного искусства, столь привлекавший итальянских мастеров эпохи Возрождения. Даже величайший немецкий художник XVI в. Альбрехт Дюрер (1471—1528), которого Ф. Энгельс назвал среди титанов эпохи Возрождения, в значительной мере чуждался классического идеала итальянского Возрождения. Откликаясь на бурные события своего времени, он наполнял библейские сюжеты наци опальным народным содержанием (например, циклы гравюр на дереве: «Апокалипсис», «Жизнь Марии» и «Страсти»). В гравюрах на темы Апокалипсиса (1498 г.) он как бы предрекал близость грозных событий, близость неизбежного суда, который разразится над царством великой неправды. Много сделал Дюрер для развития пейзажа и натюрморта в Германии. Его замечательные портреты поражают большой реалистической силой (портрет нюрнбергского купца Иеронима Хольцшуэра и др.). Дыханием могучего освободительного движения овеяна его монументальная картина «Четыре апостола» (1526 г.), на которой изображены величавые фигуры непреклонных борцов за идею. В своих теоретических работах Дюрер стремился ознакомить начинающих художников с основами живописи и рисунка. Он уделял большое внимание вопросам перспективы, «человеческой пропорции» и пр., твердо убежденный в том, что сила художника — в жизненной правде. «Искусство заключено в природе,— писал он,— кто может, тот извлекает из нее искусство и владеет им». К жизненной правде стремился также Ганс Гольбейн Младший (1497—1543), выдающийся график и живописец, один из самых замечательных европейских портретистов эпохи Возрождения. Подобно Дюреру он откликался на бурные события, потрясавшие Германию в начале XVI в. В этом отношении примечателен знаменитый цикл небольших гравюр на дереве «Пляска смерти» (1524—1526 гг.), тонко выполненных Гансом Лютцельбургером по рисункам Гольбейна. Художник выступает здесь и роли сатирика. Он изображает, как смерть уравнивает людей, как она влечет за собой и откормленного аббата, и кардинала, торгующего индульгенциями, и надменного герцога, не знающего жалости к беднякам, и алчного судью, и т. п. На события Великой крестьянской войны прямо намекает гравюра, на которой изображен граф в одежде крестьянина, в испуге бегущий от смерти, разбивающей его гербовый щит. Тонкая ирония Гольбейна во многом родственна Эразму Роттердамскому. Не случайно, конечно, Гольбейн так удачно иллюстрировал «Похвальное слово глупости». Все же самое значительное в творческом наследии Гольбейна — его портреты Даже когда Гольбейн писал «Мадонну бургомистра Мсйера» (1525—1526 гг.), он оставался прежде всего мастером бытового портрета. Изображал ли он предприимчивых купцов (Георг Гиссе, 1532 г.), ювелиров, бургомистров, моряков, ученых (астроном Н. Кратцер), гуманистов (Эразм Роттердамский, Томас Мор), английского короля (Генрих VIII), королев (Джен Сеймур, Анна Клевская), министров, придворных, дипломатов (Ш. Моретт) или же самого себя, он всегда находил точные средства для передачи человеческого характера. Он избегал придворной лести, великосветского жеманства. Портреты его откровенны и правдивы. Все в них ясно и четко, тщательно проработана каждая деталь. Особо должны быть отмечены карандашные портретные зарисовки Гольбейна, образующие одну из вершин в истории мирового рисунка Томас Мор имел все основания назвать Гольбейна «удивительным художником». Большим завоеванием новой живописи был пейзаж. Люди, наконец, увидели красоту природы и полюбили ее. Пейзажу на своих картинах и гравюрах заметное место уделяли Дюрер (например, гравюра «Адам и Ева», 1504 г.) и Кранах («Отдых св. семейства на пути в Египет», гравюры: «Суд Париса», 1508 г., «Св. Иероним», «Покаяние Иоанна Златоуста», «Ландшафт с капеллой», 1509 г. и др.). При этом в иноземные легенды вторгалась живая немецкая природа, столь хорошо знакомая эддожникам. По мере развития феодальной реакции, последовавшей за неудачей народного восстания 1525 г., немецкое реалистическое искусство начало быстро клониться к упадку. В живописи и графике утвердилась манерность. Исчезла былая сила изображения. Пожалуй, только в пейзажной живописи сохранялась реалистическая традиция (Адам Эльсгеймер, 1578—1610). В немецком искусстве второй половины XVI в. мы уже не найдем художников, которые по мастерству и реалистической выразительности могли бы сравниться с Дюрером или Гольбейном.

Смотреть больше слов в «Всемирной истории. Энциклопедии. Томе 4. (1958 г.)»

НАРОДЫ АМЕРИКИ ДО НАЧАЛА ЕВРООПЕЙСКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ →← МОРЕПЛАВАНИЕ И МОРСКАЯ ГЕОГРАФИЯ У НАРОДОВ АЗИИ В СРЕДНИЕ ВЕКА

T: 262